Первая мировая война охватила миллионы людей и большинство государств мира. Поводом к войне послужило убийство сербским националистом австрийского наследника престола, эрцгерцога Фердинанда в Сараеве 28 июня 1914 года. В результате Первой мировой войны политическая карта мира сильно изменилась, рождались новые государства, исчезали старые… В ходе этого крупномасштабного конфликта, как с одной, так и с другой стороны появилось большое количество военнопленных.
Вопрос об отношении к военнопленным в Российской империи и Российской республике не случаен. В этом, на наш взгляд, ярко проявляются черты русского национального самосознания. Вообще, согласно этнопсихологическому словарю, национальное самосознание - это осознание людьми своей принадлежности к определенной социально-этнической общности. Национальное самосознание проявляется в идеях, взглядах, мнениях, чувствах, эмоциях, настроениях, в том числе и в отношении к другим нациям и этносам.
По документам Нижнетагильского городского исторического архива мы можем увидеть, каково было отношение к иностранным военнопленным периода Первой мировой войны в Верхотурском уезде Пермской губернии.
4 апреля 1917 года на Лялинском лесопильном заводе Лесопромышленного Товарищества «Лаптевы и Манаев» 160 военнопленных немцев и мадьяр отказались выходить на работу. Из Верхотурья прибыла воинская команда в количестве 20-ти солдат, порядок был восстановлен, и уже 5 апреля было созвано общее собрание служащих и рабочих завода для обсуждения сложившейся ситуации.
Из протоколов собрания мы можем узнать, что произошло на заводе. Заместитель председателя Лялинского Комитета общественной безопасности Николай Леонтьев выступил на стороне военнопленных, которые «требовали улучшения пищи и выставляли другие экономические требования». «…осмотренный хлеб для военнопленных, - отмечал Леонтьев, - мною признан не пригодным к употреблению как сырой». Он назвал причинами забастовки «плохое питание и малое денежное вознаграждение». Тем не менее, в этом же выступлении Леонтьев констатировал: «Назначенная Комиссия от Комитета Общественной Безопасности из числа 5-ти лиц, в которой я состою, признала: осмотренные продукты, заготовленные для военнопленных, хорошими, но выпеченный хлеб неудовлетворительным» [1].
Начальник Ново-Лялинской милиции Алексей Дмитриев сказал, что прибыл на завод по просьбе Управляющего заводом, долгое время старался успокоить бунтующих и выяснить причины забастовки, но узнал только то, что они «не желают работать» [2].
Заместитель председателя Ново-Лялинского Комитета общественной безопасности Петр Северюхин по поводу плохого хлеба, о чем говорил Леонтьев, заявил следующее: «…я скажу, как Бухгалтер Конторы здешнего завода, что мука для военнопленных отправлялась доброкачественная и преимущественно мука пшеничная». После неоднократных просьб к бастующим либо идти на работы, либо в казармы представителями Комитета общественной безопасности было решено «подавить бунт силою холодного оружия» [3].
Начальник команды солдат из Верхотурья, старший унтер-офицер Петр Довбнь сказал, что все военнопленные «заявили в один голос» об отказе выходить на работы, «претензий никаких не заявили, а просто говорят, что мы здесь работать не будем, а желаем, чтобы нас перевели на сельскохозяйственные работы, где якобы они работали и ранее». Однако унтер-офицер отметил, что хорошо знает немцев и мадьяр, так как долгое время был на фронте, и что бастуют они не бесцельно, а предполагают «воспользоваться удачным моментом достичь общего восстания военнопленных». По поводу предложения Леонтьева предоставить военнопленным такую же свободу, как у русских граждан, Довбнь «от лица товарищей воинов» решительно протестовал, так как «до самого окончания войны это наши самые хитрые враги» [4].
Младший надзиратель за военнопленными у Товарищества «Лаптевы и Манаев» Тимофей Гришин заметил, что после общения пленных Лялинского завода с пленными, которые прибыли без надзора с Нового завода на пожар у Товарищества «Процвет», первые перестали повиноваться надзирателям, «а некоторые делали и угрозы, что заставило нас быть осторожнее» [5].
Милиционер Сабуровского завода Бастриков заявил: «Бывши солдатом я продовольствовался гораздо хуже, чем довольствуются здесь пленные. Как видно из речей некоторых товарищей, что пища для пленных плохая, я нахожу, что солдаты пользуются гораздо худшей, чем здесь пленные» [6].
Интересен отзыв унтер-офицера Василия Чиркова, прибывшего в отпуск с фронта. Он следил за событиями с самого начала, и ему, «как воину, это было до глубины души обидно». Подавление забастовки он считал вполне оправданным, только упрекал власти в том, что «долго торговались и непроизводительно теряли время, тогда как работы все остановились, а наши товарищи воины единогласно призывают работать, не покладая рук, дабы снабдить армию всем необходимым». Василия Чиркова удивило, что некоторые представители власти (Леонтьев и Чащихин) встали на сторону пленных, не прислушиваясь к тому, что говорили «наши русские товарищи». «Предъявленную пищу, хлеб мы осматривали лично в числе 20 человек воинов и воины сличали со своей пищей – хлебом, объясняя, что мы получаем сейчас, в радостные дни свободы, не говоря уже о старом режиме, и нашли, что она много лучше нашей и усиленная порция» [7].
Управляющий заводом Тихон Вихарев так описывает случившееся: «Я скажу, что наши пленные живут, как люди, вполне сыты, обуты и одеты, но сознавая, что они действительно пленные – из нашего повиновения не выходили, что Вами зарегистрировано несчастным случаем у Товарищества «Процвет». На произошедшем там пожаре работали наши пленные, дружинники-николопавдинцы и немного российских граждан. По мнению управляющего, «вот тут заразился корень зла». «Здесь на пожаре были, как зрители, в штатской одежде в лакированных сапогах и в манишках, или в шикарной военной форме – военнопленные из Николопавды без всякого надзора и милиции. Естественно встретившись с нашими военнопленными, действительно работниками для блага нашей родины, в своих рабочих костюмах, кто откуда, кто с углевыжигательных печей, кто с погрузки угля. Получился яркий контраст». По словам управляющего, со следующего дня началось хождение пленных с Николопавдинского завода на Лялинский завод, и, по сути, подстрекательство к бунту, а в день самой забастовки управляющему даже не удалось позвонить в милицию на Новый завод из-за того, что телефон там занимали военнопленные. О пище для военнопленных управляющий сказал, что не может принять претензии заместителя председателя Лялинского Комитета общественной безопасности Леонтьева, так как пищу обследовала специальная комиссия и воинская команда. Кроме того, в доказательство своих слов он представил общему собранию все отчетные документы по содержанию военнопленных [8].
Заведующий военнопленными Николопавдинского завода Анисимов подтвердил слова управляющего Вихарева о том, что николопавдинские военнопленные живут лучше военнопленных Лялинского лесопильного завода. «…но это только потому, - отмечает Анисимов, - что у нас пленные находятся под большим покровительством нашего начальства и благодаря чего имеют больше заработка, т. е. получают от сорока пяти до двухсот рублей в месяц, считая сюда разные покровительства нашего начальства: как-то выдачи сверхурочными и лично мне известные случаи фиктивных ордеров. Я около этого дела стою близко и как русский гражданин шел против этого, за что не раз получал выговоры с предупреждением об увольнении». Более того, по словам Анисимова, на Николопавдинском заводе некоторые ответственные посты занимают пленные, а наши граждане выступают в качестве подручных при них [9].
Ещё более возмущен подпрапорщик Николай Иванов, прибывший в отпуск с фронта. По его мнению, не выдерживает критики позиция Леонтьева, полностью ставшего на сторону военнопленных. Кроме того, по представленным документам видно, что военнопленным «хлеб и другие порции выдаются в размере сверх нормы даже русского солдата гражданина, что является противозаконно. Русский солдат гражданин на фронте не получает того, что здесь получает пленный. Я же прибывший в отпуск был очень удивлен встречей с военнопленным, одетым в лакированных сапогах и шелковом поясе, хорошо упитанный и без всякого надзора» [10].
Очевидно, что отношение к военнопленным, в целом, было лояльным, несмотря на объяснимые высказывания представителей армии.
В городском исторической архиве хранится копия приказа по Казанскому военному округу от 14 апреля 1917 года № 700. В нем объявлялась для сведения и исполнения телеграмма начальника Генерального Штаба. Военное командование сообщало, что во Временное Правительство поступает много обращений от военнопленных с требованиями о переустройстве их внутреннего быта, о предоставлении им прав на жительство в частных квартирах, на свободу передвижений в пунктах водворения, на свободу собраний профессиональных и религиозно-просветительных союзов. Все такие требования противоречат понятию плена, связанному с ограничением свободы. «Безгранично тяжелое и совершенно бесправное положение наших военнопленных неоднократно было засвидетельствовано лицами, испытавшими на себе все ужасы немецкого плена, нашими сестрами милосердия, посетившими вражеские страны, а также нашими дипломатическими представителями в нейтральных и дружественных странах и, наконец, жителями оккупированных немцами французских областей, недавно очищенных доблестными союзниками от врага. По отношению к томящимся в тяжелом плену нашим страдальцам, дарование каких-либо свобод лицам, взятым с оружием в руках и не освобожденных от плена, было бы актом несправедливым». Поэтому всем нашим учреждениям и должностным лицам, работающим с военнопленными, предписывалось объяснить пленным невыполнимость их обращений и потребовать беспрекословного подчинения властям [11].
22 июня 1917 года датируется отношение Пермского губернского комиссара на имя Уездных комиссаров, начальников городских и уездных милиций, а также всех учреждений и лиц, работающих с военнопленными.
Губернский комиссар сообщал о том, что дипломатические переговоры с Германией и Австро-Венгрией по поводу отмены нашивки полос и нанесения клейм масляной краской на одежде наших пленных успеха не имели. Поэтому Комитет по делам военнопленных при Главном Управлении Российского общества Красного Креста постановил установить знак для военнопленных враждебных государств «ВоПП», который должен быть нанесен масляной краской на левом рукаве одежды военнопленных. Это постановление касалось только нижних чинов и не распространялось на офицеров. Губернский комиссар требовал немедленного исполнения этого постановления и уведомления об исполнении [12, л. 8].
Летом 1917 года Пермским губернским комиссаром были введены в действие Правила в дополнение к параграфу 32 Наказа о содержании военнопленных, находящихся на работах у частных лиц и в учреждениях Пермской губернии, утвержденные военным министром 30 июня 1917 года.
Правила устанавливали особые льготы для военнопленных поляков, чехов и словаков. Им предоставлялось право иметь своих выбранных представителей «для сношений с соответствующими воинскими начальниками», иметь своих кашеваров для изготовления пищи, право на взаимное общение, на беспрепятственное получение и чтение книг на своем и других языках, «допущенных к обращению в России», на ведение корреспонденции на своем языке с общественными организациями и частными лицами, на посещение богослужений и на вступление в брак. Отдельным категориям предоставлялось право жительства на частных квартирах и разрешалось заниматься «всяким трудом соответственно их подготовке и профессии». По ходатайству общественных национальных организаций и с согласия командующего военным округом разрешалось перемещение пленных из одного места водворения в другое. Общественные национальные организации могли оказывать своим согражданам материальную и духовную помощь [13].
Подводя итоги, необходимо сказать, что отношение к иностранным военнопленным периода Первой мировой войны в России было очень терпимым. Даже не пользуясь особым покровительством руководства, военнопленные на Лялинском лесопильном заводе не испытывали особых трудностей на бытовом уровне. Конечно, правительство в распорядительной документации призывало не допускать предоставления излишних свобод военнопленных, но отношение на местах к ним было очень лояльным. Вопрос о нанесении особого знака на одежду военнопленных тоже показателен. Было решено наносить такие знаки только после того, как противоположная сторона отказалась снимать такие знаки с одежды российских военнопленных. Кроме того, были установлены дополнительные преференции для военнопленных поляков, чехов и словаков, как славянских народов.
Именно терпимость к другим нациям и этносам как особенность русского национального самосознания ярко проявилась и в отношении к иностранным военнопленным периода Первой мировой войны, что очень хорошо прослеживается по документам, хранящимся в Нижнетагильском городском историческом архиве.
Арефьев Роман Леонидович,
ведущий архивист
МКУ «Нижнетагильский городской исторический архив»,
член Российского военно-исторического общества
- НТГИА. Ф. 9. Оп. 1. Д. 5г. Л. 20.
- Там же. Л. 20об.
- Там же. Л. 21.
- Там же.
- Там же. Л. 21об.
- Там же.
- Там же. Л. 22.
- Там же. Л. 23-23об.
- Там же. Л. 24.
- Там же. Л. 25.
- Там же. Л. 33.
- Там же. Ф. 66. Оп. 1. Д. 1. Л. 8.
- Там же. Л. 9-9об.
При любом воспроизведении информации ссылка на сайт обязательна
